О`Санчес - Хвак

   - Змея под землею? Так глубоко? Что за змея такая, таких змей не бывает!

   - Ну... не совсем змея, повелитель, а червь буровичный... Зато свежий, и мясо у него почти ящерное.

   - Не, не надобно такого. Буровичный - он падаль жрет. Ишь ты - змея! Хитрец нашелся, я всю жизнь в лесу да на пашне, змей всяких повидал... Погоди! Так ты что теперь, обманывать меня взялся?

   - Нет, повелитель! Нет! Ты же знаешь - не могу, даже если бы и хотел! Просто, надеялся, что сумею повернуть твои мысли в сторону здравого понимания.

   - Когда ты хитришь, Джога, у тебя слова... ну... словно блестеть начинают - и сразу все видно. Не делай так, понял?

   - Я постараюсь, повелитель. Но я действительно не способен причинить тебе вред, ни действием, ни словом, ни умыслом. А тут - накормить тебя хотел повкуснее, без злого намерения.

   - Угу, червем-мертвоедом. И не меня, а себя! Нет уж, хлебушком и ящерицами обойдемся.

   Так и стемнело за разговорами. Все-таки отдельные хвоинки протрусились каким-то образом сквозь папоротник и одежду, колко с ними спать: так ляжешь - в спину, а так - а ноги. Уж Хвак ворочался, ворочался, да все никак было не заснуть. Проклятые иголки! А пуще того Хваку мешал заснуть образ вечерней горы, Шапки Бога. Все было именно так, как предсказал Джога: белые снега на склонах горы стали розовыми, потом побледнее... лиловыми, наверное... потом серыми, потом вообще растворились во всеобщей тьме. Но и звезды хороши! Кажется, что крупные, рядом висят, а не дотянешься! Что снизу на них смотреть, что с самой вершины холма - точно такие же, ближе не становятся.

   - Джога, а ты бы мог какую-нибудь звезду поближе ко мне подтянуть? Ну, если бы я разрешил?

   - Нет, повелитель.

   - Как это - нет? Если бы я повелел!?

   - Нет, повелитель, увы. Более того тебе скажу: я не вижу и не чую своею сутью - суть того, что ты именуешь звездою. Демонам не дано. Я знаю, что по ночам звезды висят на небе, что их много, что они образуют созвездия, но... Я их не чую! Всей великой мощью своей - я Джога, демон огня и пустоты - обнаружить не могу. Подозреваю, что их вообще нет на белом свете, а вместо них присутствует некое могучее, всем демонам и мне лично неизвестное колдовство. Из смертных, насколько я понимаю, только люди их замечают, а демоны, нежить и нечисть - нет. Даже я не в силах.

   - О, как! А боги?

   - Боги всесильны и всевластны... Не смею за них утверждать, но... подозреваю, что да, видят и знают. Однако же, они очень не любят говорить о звездах.

   - Дак откуда тогда знаешь, что не любят?

   - При мне ни разу не упоминали, а у меня память долгая. Но зато не раз наблюдал, как боги бросают лед и камни в небо. Точнее, не сами швырки, а то, как они, камни, возвращаются после швырков и аж горят. Вот такой бы я мог поймать и принести, а звезду - нет, не замечаю, не ощущаю. Но лучше ты меня не проси насчет этих камней, я боюсь навлекать на себя... на нас с тобой божественные гнев и внимание.

   - Надо же. А я - так вижу! Вон те надо мною крутятся исподтишка, будто бы я не заметил, как они сдвинулись, а вон та, красноватая, и меж них шевелится, отдельно от стада.

   - Не знаю, о чем ты говоришь, повелитель, прости.

   - Может, просто они далеко для тебя?

   - Хы-хы, повелитель! Для меня далеко - а для простец... а для человека близко! Ну, Хвак, ну, насмешил ты меня! Уж наверное они не дальше солнца и луны расположены? Если бы они, конечно, были на самом деле.

   - Хр-р... пх...

   - Что, повелитель?.. Спи, спи.

   Джога, не ведающий усталости и сна, глубоко спрятанной сущностью своей обследовал окрестности. Не сожрать и не убить - так хотя бы выскочить внезапно, обозначить себя и до полусмерти напугать какую-нибудь тварь, благо их полно крутится в ночной тайге... Но нет, бесполезно, как вымерли все, ибо уже напуганы. Вот если бы повелитель не заставлял Джогу по пустякам высовываться и учить заклинаниям на ночь глядя, вот тогда...

   Ночь - это время охоты; ночная тайга пусть и не Плоские Пригорья, но - тоже место не слишком нежное, и любой хищник, любая нечисть, любой охотник способен сам стать добычей в такую опасную пору, на любые грозные клыки, когти и волшбу способны другие найтись, посильнее, поэтому все соблюдают хищную осторожность: другого грызи, себя береги! К примеру: на плешивом холме приманка лежит, обильно истекающая духом человеческим, но в эту ночь там свила себе гнездо немыслимая жуть, невесть откуда взявшаяся... Кто подревнее и посильнее из нечисти - даже имя знают ужасу сему: демон Джога, притаившийся под приманкой! Пока Джога смирно сидит, а ну как ринется окрестности щупать, в поисках пищи и веселья? Лучше переждать и убраться подобру-поздорову, в других местах поохотиться.

   Угли от костров, предусмотрительно разделенные на две длинные кучки, чтобы не с одного, а с двух боков согревать спящего человека, все еще хранили в себе тепло, все еще были способны, уцепившись за сухой стебелек, за листик, за веточку, исторгнуть из себя обжигающее пламя, но уже изрядно потускнели, потеряли силу и свечение, перестали быть костром. Небосвод же, напротив, набирал яркость, он как бы накренился на сторону, окунаясь чернотою в западный окоем, а с востока приоткрывая свет пока еще невидимого солнца. Наверное, и человек почувствовал эту смесь холода и рассвета, он перестал храпеть, заворочался, заурчал, словно бы рассерженный пережитым сном...

   - Подбросим веточек, повелитель?

   - Не. Гору буду встречать, погляжу, как она из ночи выходит. Светает уже.

   Донельзя раздраженный пустыми забавами повелителя, демон Джога попытался было хитрить и спорить, но Хвак не шутя прицыкнул на него, и Джога притих, спрятав как можно дальше от человека свою сущность, свое недовольство и те плотские желания, которые созрели в человеческом теле за время сна, и которые Джога не без основания считал как бы уже и своими. Вот даже взять предутренний озноб, родившийся спросонок: что проку мелко дрожать, покрываясь утиной кожей, когда запросто можно согреться костром, волшбою, одеждою? Казалось бы... Однако и здесь лежат удовольствия, без которых жизнь не в жизнь: гораздо приятнее, например, потянуться радостно - предварительно озябнув - навстречу теплу, подставить ему руки, ноги, задницу, один бок, потом другой бок... А вода в котелке уже забулькала и можно туда травы бросить, чтобы вкуснее было ящерицу отварчиком запивать, а можно и сварить что-нибудь этакое... И непременно почесать спину и загривок, вымахнуть оттуда мелкие хвоинки, что все-таки забрались ночевать под рубаху... Да просто до ветру сходить - и то удовольствие! Нет же, терпи, пока повелитель дурью натешится.

   Именно того мига Хвак и не заметил, прозевал: дальнее темное небо у самого окоема вдруг посветлело, а справа от этой розоватой светлоты темный бугор остался... И он уже не весь темный, а заискрился и заалел по краям, словно кусок железа в кузнечном горне. И пока Хвак пытался вспомнить, каким это образом и в каком месте пробился первый луч на окоеме, стало уже поздно: огромный красный шар, с Шапку Бога размером, выбрался из-за окоема и наискось попер вверх... И уже смотреть на него больновато... А Шапка-то белая совсем, края неровные! А только что почти вся красная была.